Я долго думал в каком формате сделать материал моей беседы со служителем церкви. На интервью наша полуторачасовая беседа была мало похожа. К тому же батюшка сразу предупредил, что фотографировать его нельзя в силу вполне понятных соображений. Безопасность. И не за себя он опасается, а за свою семью. Ни прихода его назвать я не могу, ни имени, ни города, ни даже места нашей встречи. Но беседа меня настолько потрясла, что не рассказать о ней я просто не мог. И фото тоже будут, но просто как журналист я понимаю, что длинный текст без них осилить сложно и взял изображения, которые есть в свободном доступе, близкие по смыслу.
Уверен, что многие из тех, кто вносит свой вклад в победу, собирая помощь для фронта, или помогая волонтерам, порой задумывались, глядя на лица мальчишек, бородатых дядек, и всех тех, кто сражается в зоне СВО и совершает подвиги – откуда и них берутся на это силы и мужество?
Вызывать огонь на себя, врываться под пулеметным огнем в окопы националистов, штурмовать высотки, рискуя своими жизнями, а потом с улыбкой говорить простые и такие понятные слова: «Победа будет за нами!»
Беседа с отцом, назову просто для удобства имя Владимир, позволила получить мне ответ на этот волнительный вопрос.
От мирской жизни до служения Богу.
Ощутив мощь мужского рукопожатия служителя церкви, я улыбнувшись спросил, а не офицер ли он в прошлом. Возможно то, что он не был в церковном одеянии, а в обычной цивильной одежде, как-то сбило меня с толку. А еще в нем чувствовался внутренний стержень. Офицером он не был, и за плечами только срочная служба в Западной группе советских войск. Там его заприметили зарождающиеся тогда серьезные товарищи, которые умеют проходить сквозь стены, владеть всеми видами оружия и вообще то, чего не могут обычные военнослужащие.
Рожденный в СССР он просто не мог не принять предложения, ибо защищать Родину в таких подразделениях было мечтой многих пацанов того времени.
Он прошел серьезную подготовку, выдержал все испытания, которые выпали на его долю за полгода обучения и получил все навыки для того чтобы служить на благо Родины. И служил там, где требовались его навыки.
Но разговоры о службе не клеились. Все в прошлом, ведь в 2013 году он стал отцом Владимиром. Священником.
Дальше беседовать было уже проще, потому что речь уже шла в основном не о нем, а о тех, кто уходит в бой и совершает подвиги в ежедневном режиме.
Позывной БАТОНЧИК.
Всё началось с мобилизации, когда либералы махнули на штурм Верхнего Ларса, а патриоты отправились в военкоматы. Отец Владимир не мог оставаться в стороне. И конечно же, отправился в зону СВО. Сначала были казаки, поездка на Луганское направление, потом Авдеевское направление вместе с подразделениями шторм-Z. А потом было решено, что целесообразней отцу Владимиру работать с одним подразделением на Сватово-Кременная. Удивительно, но нынешние батюшки на передовой работают рука об руку с замполитами (заместителями командиров по воспитательной части).
С этого момента отец Владимир работал исключительно со штурмАми. В этом подразделении и свела его судьба с Батончиком. Батончик уже успел покреститься, за плечами уже было два выхода, поэтому на мой вопрос фактически он и ответил.
Надо сказать, что я почувствовал себя одним из персонажей фильма «Война» с Алексеем Чадовым. Помните, как Чадов (Иван Ермаков) рассказывал свою историю невидимому собеседнику в тюрьме? Именно так рассказывал мне свою историю Батончик. Правда за спиной у него была не решётка, а красивая природа Донбасса.
Без громких фраз, без какого-то пафоса было его повествование. Он просто рассказывал свою историю о своей войне через экран смартфона отца Владимира.
— Существует ли Бог, верю ли я в Бога? Настоящее осознание веры приходит не сразу…Война же показала, он есть. И убедился в этом пришлось в первом же своем боевом выходе. Я был в составе резервной группы. Но так получилось, что появилась необходимость подтянуться к основной…В итоге в блинчик (блиндаж) набилось столько народу, что любой прилет, даже просто разрыв мины где-то рядом мог посечь осколками очень многих. А еще рядом, пролегала минная тропа, по которой нам приходилось периодически бегать.
Основная группа отправилась вперед, чуть позже и я с напарником за ней последовали. Мины не обозначены, прыгал с кочки на кочку как лягушка и все время про себя повторил единственное заклинание, которое помнил. Ангел мой, я с тобой, ты впереди я за тобой. Вдруг раздалась команда «воздух». Нас засекли украинские птички и стали кружить на тем, что осталось от посадок. А почти ничего и не осталось, только пни высокие, да ветки кое-где еще торчали. Я принял влево и вжался в землю. И опять мне повезло. Посадки быль сплошь в минах. Так и лежал вжавшись, слыша звук кружащих надо мной птичек. Периодически рядом со мной разрывались польки. Это польскими минометами нас стали обстреливать. Неприятная штука. Полета не слышно, только разрыв. От неожиданности всегда вздрагиваешь.
А птички продолжали кружить. У укропов тактика своя была уже разработана. Птички парами летают, одна наблюдает, другая атакует. Совершила атаку и ей на замену другая прилетает. Услышав разрыв, получив легкую контузию, я приподнял голову и получается, что обнаружил себя. Пришлось смерти в глаза взглянуть. В буквальном смысле. Где-то там, в укрепрайоне, который мы должны были штурмовать сидит какой-то весеушкник и управляет этим дроном-камикадзе. И ведь я понимал, что взгляды наши встретились…скрестились.
Говорят, что вся жизнь в такой момент перед глазами пролетает…Ничего подобного со мной не случилось. Оцепенел. Даже слова какого-то выкрикнуть не мог от страха. А вот в голове точно крик раздавался…Боже, боже, боже.
Укроп мое замешательство увидел и решил атаковать. Уничтожить меня решил…И опять мне повезло. Дрон разорвался в полуметре от меня. От звука разрыва в моей голове уже настоящая каша была. Решил вернуться в блинчик. И опять как лягушка по тропе прыгать стал. Прыгал и видел, что и другие возвращаются. Вылазку нашу сорвали.
В блинчике меня стало тошнить, мутить, все поняли, что это последствия контузии и направили меня в госпиталь. Ни о чем особо не думал. Только одна мысль была, как там ребята? Как только понял, что пришел в себя, снова в бой.
И всё повторилось. Опять народ в блинчик набился, потому что птички стаями над нами кружили…И снова пошли на вылазку. Выдвинулись по команде, но не успели добежать до другого блинчика, в него дрон-камикадзе влетел. А в нем снаряды…Разрывы заставили нас всех упасть и вжаться в землю. Никогда не думал, что у земли вкус свой есть…Горький. Впрочем, может быть это был вкус моей крови. Посекло маленько. В итоге все-таки удалось вернуться на исходную позицию. А там уже человек пятнадцать…Укропы это заметили и стали блинчик бомбить. И мы стали двойками и тройками выдвигаться вперед.
А все пристреляно уже хорошо, пулеметчики и снайперы бьют по нам не останавливаясь. У них ведь все в бетоне, долго готовились. Один пулеметчик и пара снайперов могут целый батальон остановить…И снова мне предстояло прыгать по кочкам заминированной тропы. А там рядом с тропой наш танк подбитый… Оказалось, что рядом с танком наш товарищ лежит раненный. Я вызвался его вытащить. Рванули спасть товарища втроем. Двое стреляли в сторону снайперов, а я тащил раненного в окоп. Ноги у него были простреляны. Оставался буквально один рывок, но я вдруг почувствовал, что раненый вздрогнул. Изо рта у него полилась кровь. Он обмяк. Я понял, что он уже двухсотый, но бросать не стал. Дотащил до окопа. Мысль о том, что в наступление придется бежать через тело товарища, что этого нельзя допустить, сил мне придала.
Но еще нужно было добежать до блинчика. В окоп заползли двое тех, что прикрывали меня, пока я тащил раненного. На этот раз я сказал, что буду их прикрывать, а они пусть бегут в блиндаж. Получилось. Добежали. Собрался с духом и сам рванул. А надо мной птичка появилась. Оставалось всего ничего, сетку над блиндажом поднять и укрыться…И уже отпустив сетку, почувствовал удар в спину. Упал я от удара. Смотрю, на сетке дрон повис. А огоньки мигают, и дрон пиликает. В любую секунду взорваться может. Кинули мне плоскогубцы, и инструктировать стали. Обезвредил.
В это время прилетел еще один дрон, который все-таки взорвался. Двое наших получили тяжелые ранения. Запросили по радио медпомощь. Стали ждать. Но под снайперским огнем медикам сложно было до нас добраться. А ночью по нашему блиндажу еще и танк отработал. Чуть позже, пока еще танк стрелял, залетел дрон и газ в блиндаже распылил. Хорошо, что в блиндаже противогаза два оказалось, дышали по очереди, выйти было никак.
А утром медики все-таки появились. Сразу сказали, что вдвоем им не справиться. Вызвался помочь…И услышал осуждающее перешёптывание. Трус. Но старший все-таки отдал приказ, я и еще один боец стали помогать медикам эвакуировать раненых. Дорога в тыл оказалась настоящим адом. Обстреливали нас всем, чем возможно. Увы, от осколков один раненый скончался. Но второго нам все-таки спасти удалось.
Ну а дальше…Дальше начались уже новые испытания. И если бы не Господь, я бы с ними не справился.
От предательства до новых подвигов.
Как так получилось, но Батончик сам своего поведения объяснить не смог. Он просто пожимал виновато плечами. Может быть газы виноваты, которыми нас травили, вот меня и перемкнуло?
Вернувшись в подразделение, он понял, что снова в бой идти не может. Даже под угрозой трибунала. Тут и свела их судьба с отцом Владимиром. В подразделении была своя церковь. Она была обустроена под землей, так сейчас во многих частях на фронте делают.
В скобках хочу отметить, что таких по-настоящему боевых батюшек, как отец Владимир, в зоне СВО на самой ленточке все-таки мало. Не все, несущие слово божие, обладают навыками, необходимыми для этого.
Батончик стоял хмурый у одной из икон, смотрел на горящую свечу и молчал. Отец Владимир буквально ощутил его молчаливый крик о помощи. Говорили они часа четыре. Впрочем, с историей бойца с позывным Батончик, отец Владимир уже был знаком. Командир рассказал, да и отдал в его руки на перевоспитание. И дал недельный срок. Дальше история Батончика могла закончиться далеко не хэппи-эндом. Ждали приезда начальства для разбирательства.
Тут уже не вижу смысла писать от имени рассказчика, потому что лучше отца Владимира все равно не сказать.
— Батончик уже покрестился, но вера в Бога была еще на зачаточном уровне. На фронте такое часто случается. Да, они прошли подготовку, месяц, или даже больше их учили не бояться разрывов, обстреливали, чтобы они к свисту пуль привыкли, но ведь в реальном бою от страха никуда не деться. Ведь гибнут рядом товарищи…И поначалу они тянутся к Богу просто потому что им кто-то поведал о чуде спасения. Умирать никто ведь не хочет. Каждый раз, когда я приезжаю в командировку, ко мне подходят с просьбой о крещении. И я их понимаю. Если бы шаман с бубном им гарантировал, что они останутся живы, они бы и в шамана поверили. Они готовы поверить в то, что их спасет.
Такие истории вам могут рассказать и служители других конфессий. Они тоже приезжают на фронт. Не все оказываются на ленточке, но ведь приехать и просто в зону СВО тоже мужество требуется.
На фронте в окопах действительно нет атеистов. Но путь к Богу все-таки долгий и непростой. А начинается все конечно с икон. Бойцы обкладывают ими себя, вкладывают в бронежилеты. И это, наверное, первый шаг к настоящей вере. Дальше дело за мной, я начинаю с ними беседовать. Про себя, как сам проходил через подобные испытания, как сам к вере пришел.
И тут не могу не сказать о мотивации. Подавляющее большинство ребят на фронте оказались из чувства долга и патриотизма. Но попав под обстрел, под пулеметные очереди, страх, если и не выветривает из них патриотизм, то на некоторое время его заглушает.
Те, кто приехал повоевать из-за денег тоже есть. Но у них нет другого выхода, как стать патриотами. Если ты приехал за деньгами, то начинаешь беречься, прятаться за чьи-то спины. А такое на ленточке не приветствуется. У войны свои законы.
В общем, я в каком-то роде психолог. И разговоры о вере, истории очень к месту. Потому что вопрос о том, почему случилась война, почему приходится убивать, не может не звучать. И приходится объяснять и рассказывать, что вся история Руси, начиная с крещения и князя Владимира, это сплошная битва за веру. И сейчас мы боремся за веру. Но если наши ребята идут в бой с иконами, то враги наши предпочли фашистскую символику и наркотики. Это порой очень страшно. Ребята рассказывали, выпускаешь в укропа целый рожок, а он продолжает идти на тебя…
— А Батончик? Как сложилась его дальнейшая судьба?
— С ним всё хорошо. Молитвы помогли. С ним просто случился надлом. Помните фильм «В бой идут одни старики»? Надлом случился с асом, у которого были за плечами уже десятки вылетов. А тут парень совсем немного повоевать успел. Это нормально.
И тут все просто. Веришь в Бога? Нужно ходить в церковь. На службах присутствовать. Выучил Батончик молитвы, помогал мне в церкви, слушал мои проповеди. И тут, как говорится, на всё воля Божья. Он снова в строю, снова идет в бой. Излечился парень от своего страха. Славно воюет. Его представили к награде.
Без батюшек на фронте никак не обойтись.
И это действительно так. Если вспомнить все информационные сводки, репортажи из зоны СВО, то никогда, никто, в том числе и пленные солдаты ВСУ, не говорили о плохом с ними обхождении. А ведь причин для этого множество. Фашисты пытают наших ребят, попавших в плен. На Лисичанском направлении, в одну из командировок, отцу Владимиру пришлось вместе с подразделением попасть в пыточную. Дыбы, цепи, клещи, и бетонный пол весь в крови. И очень понятны становятся слова отца Владимира:
— Мы на фронте для того, чтобы наши ребята не оскотинились, и желание отомстить не заслонило все остальные чувства. И я вижу в момент причастия – это люди! Правда в окопе много времени на это нет. Прочитал молитву, назвал общие грехи, они про себя в это время молятся и каются…Они понимают, что, уходя в бой, могут не вернуться. И я вижу их глаза. Они искренние.
И смотрят они на тебя с надеждой. А я причащаю их перед боевым выходом. И за эти мгновения я чувствую веру в бога такую, какую не ощутить где-то далеко в тылу, где нет разрывов бомб и свиста пуль. На уровне флюидов эту веру я ощущаю.
И понимание это в них и вера растет и укрепляется с каждым счастливым возвращением. Парадокс, но война помогает понять, что в человеке есть хорошее, что плохое. Всё это очень резко проявляется именно на фронте. Идет настоящее очищение зерен от плевел.
Поэтому наши мальчики просто святые. И поэтому они побеждают.
